Неточные совпадения
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные руки; растопыривая пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные
крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с
огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
В конце XIX и начале XX века считали
огромным достижением в познании человека, в понимании писателей и разгадки написанных ими книг, когда открыли, что человек может
скрывать себя в своей мысли и писать обратное тому, что он в действительности есть.
Впрочем, может быть, это охота невольная и он летит по ветру вследствие устройства своих небольших
крыльев, слабости сил и полета, который всегда наводил на меня сомнение: как может эта птичка, так тяжело, неловко и плохо летающая, переноситься через
огромное пространство и даже через море, чтобы провесть зиму в теплом климате?
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею пыли, и большая серая масса, взмахнув
крыльями, поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела.
Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
А я видел, когда плыл, что надо мною Груша летела, и была она как отроковица примерно в шестнадцать лет, и у нее
крылья уже
огромные, светлые, через всю реку, и она ими меня огораживала…
Любя подражать в одежде новейшим модам, Петр Григорьич, приехав в Петербург, после долгого небывания в нем, счел первою для себя обязанностью заказать наимоднейший костюм у лучшего портного, который и одел его буква в букву по рецепту «Сына отечества» [«Сын Отечества» — журнал, издававшийся с 1812 года Н.И.Гречем (1787—1867).], издававшегося тогда Булгариным и Гречем, и в костюме этом Крапчик — не хочу того
скрывать — вышел ужасен: его корявое и черномазое лицо от белого верхнего сюртука стало казаться еще чернее и корявее; надетые на
огромные и волосатые руки Крапчика палевого цвета перчатки не покрывали всей кисти, а держимая им хлыстик-тросточка казалась просто чем-то глупым.
Митька
скроил глупую рожу, взял хладнокровно из рук старика
огромную дубину, взвалил ее на плеча и пошел, переваливаясь, за своим отрядом ко кривому дубу.
Небо, точно пышное
крыло огромной птицы, все в белых перьях облаков.
Он шел так несколько минут и вдруг остановился. Перед ним поднималась в чаще
огромная клетка из тонкой проволоки, точно колпаком покрывшая дерево. На ветвях и перекладинах сидели и тихо дремали птицы, казавшиеся какими-то серыми комками. Когда Матвей подошел поближе, большой коршун поднял голову, сверкнул глазами и лениво расправил
крылья. Потом опять уселся и втянул голову между плеч.
Деятельность нашей русской, так называемой православной, церкви на виду у всех. Это факт
огромный, который
скрыть нельзя и о котором спорить нельзя.
Кожемякин, провожая его, вышел на улицу: отягощение плыли облака, точно
огромные сытые птицы; белое солнце, являясь между их широких
крыльев, безрадостно смотрело минуту на пыльную, сухую землю и пряталось.
Когда над городом пела и металась вьюга, забрасывая снегом дома до крыш, шаркая сухими мохнатыми
крыльями по ставням и по стенам, — мерещился кто-то
огромный, тихонький и мягкий: он покорно свернулся в шар отребьев и катится по земле из края в край, приминая на пути своём леса, заполняя овраги, давит и ломает города и села, загоняя мягкою тяжестью своею обломки в землю и в безобразное, безглавое тело своё.
Матвей смотрел в сторону города: поле курилось розоватым паром, и всюду на нём золотисто блестели красные пятна, точно кто-то щедро разбросал куски кумача. Солнце опустилось за дальние холмы, город был не виден. Зарево заката широко распростёрло огненные
крылья, и в красном огне плавилась туча, похожая на
огромного сома.
Вечерний сумрак окутал поле; лес вдали стал плотно чёрен, как гора. Летучая мышь маленьким тёмным пятном бесшумно мелькала в воздухе, и точно это она сеяла тьму. Далеко на реке был слышен стук колёс парохода по воде; казалось, что где-то далеко летит
огромная птица и это её широкие
крылья бьют воздух могучими взмахами. Лунёв припомнил всех людей, которые ему мешали жить, и всех их, без пощады, наказал. От этого ему стало ещё приятнее… И один среди поля, отовсюду стиснутый тьмою, он тихо запел…
Два
огромных черных
крыла взмахнули над шляпой, и косматое чудовище раскрыло обросшую волосами пасть с белыми зубами. Что-то рявкнуло, а затем захохотало раскатами грома. Пара свиней, блаженствовавших в луже посередине улицы, сперва удивленно хрюкнули, а потом бросились безумным бегом во двор полицейского квартала, с десяток кур, как будто и настоящие птицы, перелетело с улицы в сад, прохожие остановились, а приставиха вскрикнула — и хлоп в обморок.
Происходя из ничтожных сенатских писцов, Грохов ездил в настоящее время на рысаках и имел, говорят,
огромные деньги, что, впрочем, он тщательно
скрывал, так что когда его видали иногда покупающим на бирже тысяч на сто — на полтораста бумаг и при этом спрашивали: «Что, это ваши деньги, Григорий Мартынович?» — он с сердцем отвечал: «Нет-с, порученные».
Чтобы из села Палицына кратчайшим путем достигнуть этой уединенной пещеры, должно бы было переплыть реку и версты две идти болотистой долиной, усеянной кочками, ветловыми кустами и покрытой высоким камышом; только некоторые из окрестных жителей умели по разным приметам пробираться чрез это опасное место, где коварная зелень мхов обманывает неопытного путника, и высокий тростник
скрывает ямы и тину; болото оканчивается холмом, через который прежде вела тропинка и, спустясь с него, поворачивала по косогору в густой и мрачный лес; на опушке столетние липы как стражи, казалось, простирали
огромные ветви, чтоб заслонить дорогу, казалось, на узорах их сморщенной коры был написан адскими буквами этот известный стих Данте: Lasciate ogni speranza voi ch'entrate!
Снаружи свободными оставались только руки, все тело вместе с неподвижными ногами было заключено в сплошной голубой эмалевый гроб громадной тяжести; голубой
огромный шар, с тремя стеклами передним и двумя боковыми — и с электрическим фонарем на лбу,
скрывал его голову; подъемный канат, каучуковая трубка для воздуха, сигнальная веревка, телефонная проволока и осветительный провод, казалось, опутывали весь снаряд и делали еще более необычайной и жуткой эту мертвую, голубую, массивную мумию с живыми человеческими руками.
Охотник, которому был он отдан на руки, приходит однажды поутру и видит, что ястреб, привязанный должником к колодке, стащил ее с места, сидит, распустив
крылья, в углу и держит в когтях
огромную сову, еще живую.
У этого господина было такое же
огромное самолюбие, как у Шатрова и Николева, но он умел его
скрывать в Петербурге.
Гоголь не
скрыл от меня, что знал наперед, как поступлю я; но что в то же время знал через Погодина и Шевырева о моем нередко затруднительном положении, знал, что я иногда сам нуждаюсь в деньгах и что мысль быть причиною какого-нибудь лишения целого
огромного семейства его терзала, и потому-то было так ему тяжело признаваться мне в своей бедности, в своей крайности; что, успокоив его на мой счет, я свалил камень, его давивший, что ему теперь легко и свободно.
Точно феодальный замок, возвышалось оно своим
огромным домом с идущими от него вправо и влево
крыльями флигелей.
Узкая, длинная коса походила на
огромную башню, упавшую с берега в море. Вонзаясь острым шпилем в безграничную пустыню играющей солнцем воды, она теряла свое основание вдали, где знойная мгла
скрывала землю. Оттуда, с ветром, прилетал тяжелый запах, непонятный и оскорбительный здесь, среди чистого моря, под голубым, ясным кровом неба.
Нас догоняют верховые, скачут они во тьме и для храбрости ревут разными голосами, стараются спугнуть ночные страхи. Чёрные кусты по бокам дороги тоже к мельнице клонятся, словно сорвались с корней и лени над землей; над ними тесной толпой несутся тучи. Вся ночь встрепенулась, как
огромная птица, и, широко и пугливо махая
крыльями, будит окрест всё живое, обнимает, влечёт с собою туда, где безумный человек нарушил жизнь.
Вдруг тонкий, свистящий, прерывистый звук раздался в воздухе. Есть такая порода уток: когда они летят, то их
крылья, рассекая воздух, точно поют, или, лучше сказать, посвистывают. Фью-фью-фью-фью — раздается в воздухе, когда летит высоко над вами стадо таких уток, а их самих даже и не видно, так они высоко летят. На этот раз утки, описав
огромный полукруг, спустились и сели как раз в то самое болото, где жила лягушка.
Не стая белоснежных лебедей плавно несется по водным зыбям, широ́ко раскинув свои полотняные
крылья, — стройные расшивы по Волге бегут и еле двигаются черепашьим ходом неуклюжие коноводки, таща за собой целые города
огромных ладей…
Средний фасад, как раз против ворот, с большим балконом, уставленным цветами, занят был
огромной столовой, бильярдной, читальней, курительной комнатой и конторой гостиницы, а соединенные с ним два больших
крыла здания представляли собой ряд номеров, выходивших на крытую веранду.
В то время как малыши-стрижки, захлебываясь от восторга, шептались о предстоящей елке, средние и старшие, усталые, нервные и взвинченные, как никогда, торопливо
кроили, шили, метали, вышивали, метили при свете висячих ламп в
огромной рабочей.
Сверкала улыбка мальчика, сверкали задорно-веселые глаза львов. И широкою, горячею радостью сверкало солнце над
огромными, ласковыми эвкалиптами с серебряными стволами. В небе непрерывно звенело вольное верещание ястребов: их здесь очень много, здесь и солнца нельзя себе представить без реющих в его сверкании могучих ястребиных
крыльев; и так здесь становится понятным, почему египтяне изображали солнце в виде диска с ястребиными
крыльями.
29 сентября пальба особенно усилилась. Пушки гремели непрерывно, вдоль позиций как будто с грохотом валились друг на друга
огромные шкапы. Снаряды со свистом уносились вдаль, свисты сливались и выли, как вьюга… Непрерывно трещал ружейный огонь. Шли слухи, что японцы обошли наше правое
крыло и готовы прорвать центр. К нам подъезжали конные солдаты-ординарцы, спрашивали, не знаем ли мы, где такой-то штаб. Мы не знали. Солдат в унылой задумчивости пожимал плечами.
Громадный, тенистый, вековой парк, обнесенный массивною железною решеткою, почти совершенно
скрывал от взоров прохожих и проезжающих по одной из отдаленнейших улиц города Москвы, примыкающей к Бутырской заставе,
огромный барский каменный дом с многочисленными службами, принадлежащий графине Варваре Павловне Завадской.
Вот махнул по самцу кистенем — кистень, скользнув по
крылу птицы, разбивает надвое
огромный сук и, увлеченный силою удара, падает на землю.
Огромная стая галок поднялась над стенами и каркая и шумя тысячами
крыл закружилась в воздухе.
Он, видимо, хотя и
скрывал это под видом раздражения и презрения, был в отчаянии от того, что единственный теперь случай проверить на
огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
«Сейчас!» — подумал Павел и весь сжался, как сжимается в своей клетке черный ворон с подбитым
крылом, к которому протянулась сквозь дверцу чья-то
огромная растопыренная рука.